Только что закончила читать эту книгу. Не оторваться! Для меня это стало поистине чудесным подарком - возможность услышать лекции человека, которого я, наверное, считаю лучшим писателем. Вообще. Из всех-всех-всех. Узнать Его мнение о любимых или наоборот, немилых сердцу, но отлично известных классических произведениях. Не скрою, не раз и не два во время чтения я вскакивала и начинала бегать по комнате в возмущении. Особое негодование вызывал тот факт, что даже когда Владимир Владимирович легко и изящно опровергал ценность того или иного любимого мной произведения, увы, видела, отчетливо видела вполне здравую логику его рассуждений. =)
И, как всегда, наиболее запавшие в душу фразы великого писателя.
Настоящий читатель не интересуется большими идеями: его интересуют частности. Ему нравится книга не потому, что она помогает ему "обрести связь с обществом" (если прибегнуть к чудовищному штампу критиков прогрессивной школы), а потому, что он впитывает и воспринимает каждую деталь текста, восхищается тем, чем хотел поразить его автор, сияет от изумительных образов, созданных сочинителем, магом, кудесником, художником.
... не надо искать "загадочной русской души" в русском романе. Давайте искать в нем индивидуальный гений. Смотрите на шедевр, а не на раму и не на лица других людей, разглядывающих эту раму.
... книги, которые вы любите, нужно читать, вздрагивая и задыхаясь от восторга. Позвольте мне дать вам один практический совет. Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого "желудка" души. Литературу нужно принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, - тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту, - тогда и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови.
Истина - одно из немногих русских слов, которое ни с чем не рифмуется. У него нет пары, в русском языке оно стоит одиноко, особняком от других слов, незыблемое, как скала, и лишь смутное сходство с корнем слова «стоять» мерцает в густом блеске этой предвечной громады. Большинство русских писателей страшно занимали ее точный адрес и опознавательные знаки. Пушкин мыслил ее как благородный мрамор в лучах величавого солнца. Достоевский, сильно уступавший ему как художник, видел в ней нечто ужасное, состоящее из крови и слез, истерик и пота. Чехов не сводил с нее мнимо-загадочного взгляда, хотя чудилось, что он очарован блеклыми декорациями жизни. Толстой шел к истине напролом, склонив голову и сжав кулаки, и приходил то к подножию креста, то к собственному своему подножию.
Все чеховские рассказы - это непрерывное спотыкание, но спотыкается в них человек, заглядевшийся на звезды.
